Считается, что наука имеет дело с объективной реальностью, – с тем, что существует на самом деле, и что лежит вне человеческих возможностей и желаний оказать влияние. Её убеждения основываются исключительно на фактах, а последствия, как хорошие, так и плохие, выходят такими, какими уж получатся.

Политика же имеет дело со способностью людей изменяться, и её убеждения, получая соответствующий отклик, вызывают появление новых политических программ.

Но, в этом случае, слишком часто правда остаётся далеко в стороне.

Когда, в начале 80-х годов, вспыхнула истерия, связанная со СПИДом, я жил в Mother Lode country в предгорьях Сьерра Невады в северной Калифорнии.

Поскольку я давно уже исключил средства массовой информации из числа достоверных источников каких бы то ни было сведений, я не уделил ей большого внимания.

Моим близким другом и приятелем по выпивке был в то время бывший армейский физик, помогавший тогда мне в работе над несколькими книгами.

Из любопытства мы проверили официальные данные департаментов здоровья различных городов и штатов. Во всей Калифорнии оказалось около 1100-1200 случаев, и все они практически полностью относились к двум чётко ограниченным районам Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, связанным с наркотиками и другими далёкими от меня образами жизни.

Так, о какой же великой «эпидемии» нам толковали?

О, но мы же ничего не понимаем, сказали нам. Она распространяется новым вирусом, который на 100% смертелен, и готов заразить всё население целиком. Его можно получить от секса, от туалетных сидений, от своего дантиста, от вдыхания воздуха, и тогда уже нет никакого спасения. Род человеческий может исчезнуть.

Но и этому я не поверил, хотя и не мог дать хорошо обоснованного объяснения. Одной из причин было то, что, хотя СПИД был вокруг уже в течение нескольких лет, он всё ещё явно ограничивался первоначальными группами риска.

Если он собирался «взорвать» всё население, должны были существовать бесспорные свидетельства этому. Их не было.

Другой, более серьёзной причиной, я думаю, было то, что разжигание страстей у публики стало такой прибыльной и политически плодотворной индустрией, что, чем более ужасающей выглядела ситуация, тем более скептически я реагировал.

Все вопли противоречили тому, что говорили мои собственные глаза и уши.

Из тех, кого я знал, никто не имел этой болезни. Никто из тех, кого я знал, не знал никого, кто её имел. Но, «все знали», что она была всюду.

Я не сомневаюсь, что, когда Чёрная Смерть поразила Европу, или оспа добралась до американцев, люди знали, что действительно имели дело с эпидемией.

Если же, для того, чтобы убедить вас в наличии проблемы, нужна стоящая миллиарды долларов пропагандная индустрия, это значит, что проблема не так уж и велика.

Так я продолжал жить, почти не вспоминая о ней, пока не посетил Калифорнийский университет в Беркли и не встретился, по убедительному совету нашего общего друга, с Питером Дуесбергом (Peter Duesberg), профессором молекулярной и клеточной биологии.

Беседы с Дуесбергом и его коллегами, как первая, так и последующие, ошеломили меня и возвратили интерес к этой проблеме.

Я занимался этим несколько лет и имел множество контактов по всей Америке и в весьма отдалённых от неё странах – Англии, Германии, Австралии и Южной Африке.

Нам нравится думать, что дни Инквизиции миновали. Посмотрите, однако, что может случаться с некорректной по отношению к политике наукой, когда она ступает на путь бандитизма, подталкиваемая огромными деньгами, – и с учёными, которые не обращают на это внимания и пытаются лишь сосредоточиться на том, о чём, вроде бы, говорят факты.

Прежде всего, надо развеять расхожее заблуждение, будто «СПИД» – нечто новое, появившееся внезапно в районе 1980 года.

На деле это – совокупность болезней, существовавшая вместе с нами в течение всей истории медицины, которая в отдельных группах превысила средний уровень частоты заболеваний...