 В последнее время всё чаще приходится слышать о возрастающей роли киберпространства в качестве
инструмента политики, либо той сферы, где разворачивается противоборство между различными
политическими организациями, странами и даже альянсами государств.
Инцидент с Эдвардом Сноуденом является
показательным фактом того, насколько Интернет-коммуникации и взаимозависимость социальной среды
с политикой, экономикой и военным сектором стали важны и влияют как на текущую повестку дня, так и на
стратегическое планирование лидеров ведущих держав мира.
Если в геополитике уже достаточно разработан научный аппарат и дефиниции, которыми оперируют
политики, эксперты и учёные, то киберпространство в какой-то мере представляет собой «terra
incognita». И за обладание этим пространством ведётся довольно активная борьба.
Крайне показательным является то противостояние, которое заняли в отношении регулирования
Интернет-пространства различные государства. Дихотомия буквально повторяет тот мегацивилизационный
раздел, который пролёг между странами и народами, относящимися к Sea Power и Land Power.
США, страны ЕС и их сателлиты выступают за
полную свободу действий в Интернет, что является явным лицемерием[1], в то время как Россия, Иран, Китай,
Индия и ряд других государств требуют того, чтобы Интернет был суверенным и находился под
юрисдикцией норм международного права, точнее Международного Союза Электросвязи, входящего в
Организацию Объединённых Наций.
Саммит по вопросам киберпространства, прошедший в декабре 2012 г. в Дубаи, показал усугубляющиеся
противоречия, связанные с международными телекоммуникациями, когда США отказались подписать новый договор, регламентирующий право всех
государств заниматься управлением Интернета.
Данное разделение чётко вписывается в схему Карла Шмитта, которая является надёжным показателем
Политического – это дуальные категории друг и враг. Данные категории не являются моральными, а
представляют технические функции, которые проявились и в позициях по поводу взгляда на функционирование
Интернет-пространства.
География киберпространства
Для начала нужно дать определение термину киберпространство. Исследователи приписывают
авторство этого слова писателю-фантасту Уильяму Гибсону, который использовал его в рассказе «Burning
Chrome», опубликованном в 1982 г. Два года спустя он развил эту тему и в своём знаменитом
киберпанковском романе 1984 г. под названием «Neuromancer» – автор описал киберпространство как
«всеобщую галлюцинацию»[2].
Киберпространство имеет существенное отличие от наземного, морского, воздушного и космического
пространств – оно создано не природой, а является искусственной конструкцией, имеющей компоненты,
которые могут меняться с течением времени.
В различных странах есть свои определения киберпространства. В США в документе по
национальной стратегии в отношении кибербезопасности от 2003 г. было указано, что «киберпространство
состоит из сотен тысяч соединённых между собой компьютеров, серверов, маршрутизаторов, коммутаторов
и волоконно-оптические кабелей, которые позволяют нашей критической инфраструктуре работать. Таким
образом, нормальное функционирование киберпространства имеет важное значение для нашей экономики и
нашей национальной безопасности»[3].
Отсюда видно, что киберпространство напрямую связано с реальной географией, которая вместе с
политикой является основным элементом науки геополитики.
Во-первых, все маршруты коммуникации, сервера и технические узлы, которые связаны с Интернет,
имеют географическую локализацию. Во-вторых, киберзоны имеют национальную идентификацию, в смысле
доменных зон, государственного контроля и используемого языка.
В-третьих, киберпространство подчёркивает физическую географию особенным образом – датчики различных
служб, навигационные устройства, технические гаджеты и мобильные устройства воплощают собой
интерактивную карту с перекрёстными потоками информации, техники и людей.
Хотя основной трафик идёт по подводным кабелям, ряд государств всё же напрямую несёт ответственность
за происходящее в киберпространстве, так как маршруты коммуникаций проходят через их национальные
территории.
Как справедливо заметил Мака Аалтола в отношении Финляндии и региона, Балтийское море является
основным проводником данных, через которое проходят подводные кабели, соединяющие вместе важный
перекрёсток глобального киберпространства.
Для Финляндии самые стратегически важные связи – это два северных кабеля BCS, которые связывают
Россию со Швецией и далее за их пределами с помощью финских узловых точек. В результате основная
часть киберпотока из России в остальной мир проходит через Финляндию.
В случае, если какой-либо внешний актор попытается шпионить за этим трафиком данных, это может
привести к недоверию. Россия может затем рассмотреть меры по противодействию или попытаться обойти
Финляндию с её системой коммуникаций.
Основные проблемы, следовательно, существуют, и на них Финляндия должна найти стратегические
ответы. С одной стороны, она должна стремиться обеспечить надёжные и безопасные инвестиции, связанные
киберпространством. С другой стороны, она должна обеспечить свою собственную кибербезопасность. В
некоторой степени, эти цели могут быть даже противоречивыми.[4]
Действительно, это серьёзная дилемма, учитывая, что этот регион является привлекательным для инвестиций
в области высоких технологий. В Финляндии нет тектонической активности и крайне низка вероятность
природных катастроф.
Её умеренный климат естественно охлаждает компьютерные парки облачных вычислений. Компания
Google уже вложила сотни миллионов евро в свой центр обработки данных в г. Хамина на южном
побережье Финляндии.
Ещё один важный фактор, актуальный для нынешней геополитики – это глобальность.
Киберпространство по-особому фиксирует и гомогенизирует физическое пространство – таким образом,
с помощью GPS технологии и других инструментов глобализация добирается в самые укромные
уголки планеты.
При этом цифровые технологии реконфигурируют опыт картирования в нечто другое, что Бруно Латур и
его коллеги называют навигационной платформой (navigational platform), характеризуемой
присутствием:
- Банка данных;
- Определённого интерфейса для управления данными, т.е. подсчёта, обработки и поиска;
- Инструментальной панели для взаимосвязи с пользователями;
- Множества различных выходов, сделанных для огромного количества пользователей – и один из них
имеет выход на печатное устройство[5].
Традиционная роль карты пересматривается, появляются различные школы, связанные с описаниями
политических и институциональных отношений картирования, перформативным использованием и
пониманием карт как эмерджентности, возникающей через разнотипный набор практик.
Картографирование Интернет-пространства становится приоритетной задачей ряда
исследовательских центров и университетов. Пока ещё в достаточно ограниченном количестве, но с каждым
годом всё больше и больше – специализированные издания, работа кафедр и подразделений в различных
think-tanks ведут мониторинг киберпространства и фиксируют его изменения – будь то появление
новых технических узлов, издание новых законопроектов или противоправная деятельность в сети.
Исходя из вышеуказанного, мы видим, что киберпространство неоднородно и имеет несколько
уровней. Дэвид Кларк предложил модель, в которой существует четыре уровня киберпространства[6].
1. Физический уровень содержит все аппаратные устройства, которые включают маршрутизаторы,
переключатели, носители и спутники, датчики и другие технические соединители, как проводные, так и
беспроводные. Физическая инфраструктура географически расположена в «реальном пространстве», и,
таким образом, является предметом различных национальных юрисдикций.
2. Логический уровень в целом относится к коду, который включает в себя как программное
обеспечение, так и протоколы, которые включены в него.
3. Уровень контента описывает всю созданную, взятую, хранящуюся и обрабатывающуюся
информацию в киберпространстве. Информация определяется как «знания, касающиеся объектов, например,
факты, события, вещи, процессы или идеи»[7].
4. Социальный уровень, состоящий из всех людей, использующих и формирующих характер
киберпространства. Это фактический Интернет людей и потенциальные отношения, а не подразумеваемый
Интернет аппаратных средств и программного обеспечения.
По сути, социальный слой включает правительства, частный сектор, гражданское общество и субъекты
технического сообщества. Тем не менее, всех их объединяет специфика: если в «реальной» жизни (экстра
киберпространство) люди могут, в конечном счёте, быть идентифицированы по их уникальным кодам ДНК,
атрибуция в сети гораздо сложнее (внутри киберпространства)...
|
